Форум » Религии и религиозные направления Мира » ИСИХАЗМ » Ответить
ИСИХАЗМ
LiBera: В сокровенной глубине человека под спудом пребывает нетленное богатство – божественный дар вечной жизни, текущей в неизбывной радости и нескончаемом блаженстве. Сей дар является тайным сосредоточием духовных сил, и обретается он в сердце. У внешнего человека духовное сердце закрыто, оно как бы спит, ожидая пробуждения и незаметно побуждая к движению извне внутрь: к поиску и открытию божественной сути. С отклика на тихий сердечный зов начинается мистический путь человека к постижению самого себя и обретению в себе Бога. В православной традиции существует учение и практическое руководство для постижения себя и единения с Богом, которое называется исихазмом. ИСИХАЗМ (от греч. hesychia – покой, - безмолвие, отрешенность) - целокупное учение-действие, направленное на стяжание Святого Духа и обожение души и тела. Высочайшей целью исихазма является преображение и обожение всего человека по образу воскресшего Иисуса Христа. Исихазм обладает мощным зарядом творческой созидающей силы, поэтому можно и должно говорить об исихастской инициации истинного творчества в различных областях искусства и деятельности. Такое творчество несет в себе пророческую харизму и глубинный, сокровенный смысл. Исихазм, развернутый во времени и пространстве, имеет свою богатую лицами и событиями историю, через которую просвечивает ткань метаисторического процесса земного становления Церкви. Известный мистик и святой VII века преп. Исаак Сирин сказал, что молчание - таинство будущего века. Исихазм открыт Грядущему в вечности и уже в веке сем позволяет приобщиться таинству священнобезмолвия.
Ответов - 3
LiBera: ПУТЬ УМНОГО ДЕЛАНИЯ О молитве Иисусовой и Божественной благодати архиеп. Антоний (Голынский-Михайловский) Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты" (Мф. 26,39). Две выраженные здесь мысли – "Господи, помилуй мя" и "Буди, Господи, воля Твоя святая" – составляют сущность молитвы Иисусовой. Прежде всего, нужно знать, что молитва Иисусова есть действенная суть покаяния, указанная Христом Господом. Она научает делателя отсекать желания своей воли, любить Бога более твари, искренне смиряться, истинно познавать себя, никак на себя не надеяться, приписывать все доброе не себе, а Богу и за все воздавать Ему славу. Молитва Иисусова приближает к Богу, а примирение с Богом порождает истинную любовь к ближнему. Молитва соединяет душу с женихом ее – Господом и становится беседой между Господом и душой. Великое дело Иисусовой молитвы начинается со словесного труда в деятельный период и простирается до периода созерцательного, возводя человека к истинно духовной целомудренной жизни, а достойнейшие, "те, которые не осквернились с женами" (Откр. 14,4), достигшие устроения истинного духовного девства, сподобляются наивысшей добродетели – молитвы зрительной. Молитва, по мере действия в ней слова, ума, сердца и Духа Божьего, имеет соответствующие наименования. Она бывает словесной, умной деятельной, умно-сердечной деятельной. Эти три вида молитвы доступны человеку в период его ветхой деятельности, то есть до всецелой преданности его в волю Божью. Последующие два вида молитвы обретаются подвижником лишь по очищении сердца от страстей и греха и именуются умно-сердечной самодвижной, движимой Духом Святым, и умно-сердечной чистой, или непарительной. Последняя есть истинно созерцательная молитва, доводящая все добродетели, будучи всем им матерью, до совершенства духовного целомудрия. Самые достойные через эту молитву приводятся к соединению души с Небесным Женихом в единый дух. Человек тогда обретает высший дар – молитву зрительную. Тогда, соединившись с Господом, он зрит, уразумевая, великие тайны Божьи и премудрость Его, прославляет всем своим духовным существом Святую Троицу, стяжав в сердце Бога. На пути к Богу молитва бывает неотложным духовным оружием ума, так как брань ведется с духами тьмы, действующими через страсти, с самими страстями, с плотью и миром, которые, принадлежа земле, к земле и влекут. Молитва – меч духовный – все эти полчища зла посекает, приводя в полное бездействие, обнажает бессилие злобы перед могуществом Божьим, дает уразуметь немощь человеческую в борьбе со злом и изменяет само естество человеческое. Молитва неуязвимо ведет очищающийся ум, немощный сам по себе, но подкрепляемый Богом, и душу сквозь все смертоносные искушения, славя Бога – Всемогущего Творца.
LiBera: Исихазм, как и любая другая корневая система, имеет свой арсенал приёмов, приводящих практикующего мистика на более высокие ступени развития. Особенностью конкретно исихастской традиции явяется её максимальная упрощенность, с концентраций на рецитации. Каких-то физических упражнений у исихастов не наблюдается, т.к их заменяет физический труд в стенах скита и он же обеспечивает "подготовку сосуда".Ибо не вливают молодого вина в ветхие мехи. Примерно то же самое можно скзать и о духовной составляющей. Основной упор делается на согласованности деятельного и созерцательного направления практики.Послушеник и затем рясофорник в общежительной стадии "обкатывается" в общении с другими монахами, учится смирению, отрешенности и умению контролировать свои мысли, чувства и отсекать личные желания и ожидания. И только потом он может уходить в скит. ... ... Согласно арх.Антонию, "Молитва имеет разные виды, или степени, которые именуются словесной, умной деятельной, умно-сердечной деятельной, умно-сердечной самодвижной, умно-сердечной чистой, зрительной. На каждой степени нужны разъяснения опытного лица. Осведомленность здесь весьма важна, ибо через умное делание Господь устраивает наше спасение, подавая человеку через молитву в нужное время от благодати Своей все необходимое." ... Молитва Иисусова намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Она имеет степени, восходя по которым, практик приближается к состоянию обожения. Существует несколько классификаций, с разными обозначениями этих ступеней. Для краткого описания пути исихазма я выбрала классификацию архепископа Антония, потому что она боле полная и содержательная.
LiBera: ОТКРОВЕННЫЕ РАССКАЗЫ СТРАННИКА ДУХОВНОМУ СВОЕМУ ОТЦУ "Откровенные рассказы странника духовному своему отцу" уже давно и достаточно известны русскому обществу. Написанные во второй половине прошлого столетия, они распространялись и в рукописном виде, и печатно. Переписаны они были на Афоне настоятелем Черемисского монастыря Казанской епархии, игуменом Паисием, и им же изданы, иждивением этого монастыря. В 1884 г. в Москве вышло уже четвертое издание. Рассказы были дважды переизданы и за границей, издательством YMCA-Press, в Париже. Кроме этих четырех "рассказов странника", в России, еще в 1911 г., было издано (2-мя изданиями) дополнение к этим рассказам, найденное в рукописи в бумагах известного Оптинского старца, иеросхимонаха Амвросия. Эти новые, – пятый, шестой и седьмой, – рассказы были также переизданы отдельной брошюрой за границей в Русской церковной типографии во Владимировой на Словенску в 1933 г. К первым (четырем) рассказам было составлено предисловие настоятелем Черемисского монастыря, а к заграничному изданию предисловие написал проф. Б. П. Вышеславцев. Дополнительному изданию трех рассказов предпослал свое предисловие еп. Вологодский, Никон, издатель "Троицких Листков". В настоящем издании читатель имеет все семь рассказов, дополненные, как и раньше, тремя "ключами" для внутреннего молитвенного делания, составленными из творений известных отцов-аскетов. Автор этих рассказов остался неизвестным. Устное предание называло разные имена: и игумена Тихона, настоятеля одного из монастырей Нижегородской или Владимирской епархии, автора нескольких душеполезных книг (например, "Высокое служение иерея Божия на земле"), и старца, о. иеросхимонаха Амвросия оптинского, и даже самого еп. Феофана Затворника Вышенского. Но никаких неопровержимых данных нет в пользу кого бы то ни было из них. Очень возможно, что это вообще никому не ведомый писатель. Во всяком случае, надо сказать, что он был не лишен литературного дарования и вкуса. В значительной степени успех этой книжки объясняется ее внешними качествами, вполне соответствующими и ее внутреннему содержанию. Излишне говорить, что часто стиль духовно-просветительной литературы, не подчинявшийся требованиям литературной критики и культуры, отталкивал от себя очень многих читателей, жаждавших религиозного просвещения. Книги духовно-нравственного содержания почему-то почти всегда писались особым, неприемлемым для литературного слуха языком, обильно уснащенным славяно-русскими оборотами, языком условным, приторно-елейным и потому легко кажущимся неискренним. Можно смело сказать, что при всем богатстве богословских трактатов и монографий первоклассной научной ценности, русское общество, жаждавшее религиозного просвещения, было совершенно лишено книг, написанных вполне естественным языком, не режущим слух литературно-образованного читателя. Даже академические переводы святоотеческих творений, почти всегда выполненные профессорами высших богословских школ, зачастую страдали от этого искусственного приспособления к выработанному стилю духовных листков и брошюрок для народа. Пушкинскому языку почему-то закрыты были двери в эту область религиозной литературы. "Рассказы странника" служат как раз счастливым исключением. Их автор сумел возвыситься над утвержденным уровнем духовно – нравственной письменности. Эта книга написана живым, народным и правильным русским языком. Конечно, она не чужда известной доли манерности; язык ее для нашего времени значительно устарел; он не свободен от примеси церковно-славянизмов; ритм и стиль кое-где не выдержан до конца. Но, в общем, эти детали никак не умаляют благоприятного впечатления от всего повествования Странника. Это все не выдумано и не искусственно создано. Автор безусловно слышал этот говор, так сказать, с натуры. Он вполне вошел в этот распев и владеет им умело и уверенно. Встает вопрос, принадлежат ли вторые три рассказа тому же автору, что и первые четыре? Странным кажется, почему только в 1911-ом году, после того, как книга выдержала четыре издания и была широко распространена по всей России, вдруг были найдены последние рассказы. Найдены, по-видимому, и не сразу после смерти покойного старца Амвросия. У меня лично нет полной уверенности в тождественности составителей. Автор последних трех рассказов вполне, по-видимому, овладел стилем предыдущих повествований, но какая-то доля сомнения все же остается. Но это и не столь важно. Гораздо важнее этой внешней стороны самое внутреннее содержание книги. Это – путь странника по бесконечным дорогам, большакам и проселкам Св. Руси; одного из представителей той "во Христе бродячей" России, которую мы так хорошо знали тогда, давно, давно..., – России, которой теперь нет и которой, вероятно, никогда больше и не будет. Это те, кто от преп. Сергия шли в Саров и на Валаам, в Оптину и к киевским угодникам; заходили и к Тихону и Митрофанию, бывали и в Иркутске у святителя Иннокентия, доходили и до Афона и до Св. Земли. Они, "не имея пребывающего града, искали грядущего". Это те, кого манила даль и беспечная легкость бездомного жития. Оставив свой дом, они находили его в иноческих обителях. Сладости семейного уюта они предпочли назидательную беседу старцев и схимников. Крепкому укладу векового быта они противопоставили ритм монастырского богослужебного года с его праздниками и церковными воспоминаниями. Они кажутся нам теперь гораздо более близкими к Бедняку из Ассизи или еще ближе к тем первохристианам, о которых древний автор написал: "христиане населяют свои отечества, но как пришельцы; во всем участвуют, как граждане, но все терпят, как чужестранцы; всякая чужбина им – отечество, и всякое отечество – чужбина... Будучи во плоти, они не по плотскому живут; по земле скитаются, но на небе жительствуют" (так называемое "Письмо к Диогнету"). И вот этот "по милости Божией человек-христианин, по делам великий грешник, по званию бесприютный странник", ночующий то у мужика-полесовщика, то у купца, или в захолустной сибирской обители, а то у благочестивого помещика или священника, ведет свой безыскусственный рассказ о своем странствовании. Ритм его напева легко захватывает читателя, подчиняет себе и заставляет слушать и поучаться. Обогащаться тем богатым сокровищем, которым владеет этот бедняк, не имеющий ничего с собою, кроме сумки сухарей, Библии за пазухой, да "Добротолюбия" в своей сумке. Это сокровище – молитва. Тот дар и та стихия, которым безмерно богаты те, кто его стяжали. Это – то духовное богатство, которое отцы-аскеты назвали "умным деланием" или "духовным трезвением", которое унаследовано от подвижников Египта, Синая и Афона, и корни которого уходят в седую древность христианства. Это – то богатство, которое близко всем мистикам всех религий, то внутреннее самоуглубление, которое открывает "потаенного сердца человека", которое показывает подвижнику "ведение логосов твари", то есть премирный смысл и художественный замысел божественного плана созданной вселенной. Апостольские слова "непрестанно молитесь", с которых, в сущности, и начинается это духовное паломничество Странника, полюбились христианским мистикам древности и, воплощенные в их внутреннем делании, выработались в особую духовную науку о постоянном трезвении ума. Уже Климент Александрийский, философ и богослов, один из первых христианских мистиков, знает основные принципы этого делания. Его совершенный "гностик" стремится молиться этой внутренней молитвою, которой не нужны ни особое время, ни место, ни книги, ни молитвенные символы. Ему не нужны слова и звуки. Безмолвная молитва его уст, шепот его губ, это – крик его сердца. Он молится весь день и всю жизнь. Он не нуждается в храмах, и богослужение его сердца не подчиняется церковному типикону. Цель его молитвы – не исполнение прошений, а чистое созерцание Бога. Об этой же молитве знают и учат свв. Макарий Египетский и Антоний Великий, Иоанн Лествичник и Максим Исповедник, Исаак Сирии и Симеон Новый Богослов, Ареопагитики и Григорий Палама. То, что Церковь хранит бережно и ревниво в писаниях всех этих аскетов – художников этого делания, и представляет собою вершину всего молитвенного искусства. Наиболее полное и яркое выражение свое оно получило в слове св. Симеона Нового Богослова, о трех образах молитвы, раскрывающем нам всю ценность и содержание этой "безобразной" молитвы, – молитвы, не воплощенной в литургико-иконописные символы, а состоящей в непрестанном повторении имени Божия, услаждения им и созерцания в нем несозданных энергий Божиих, поскольку это дается Богом очищенному сердцу подвижника. От Паламы и Синаита этот опыт передался и сохранился у исихастов Афона; от них, через Паисия Величковского, был воспринят и нашими старцами, опоптинскими и валаамскими исихастами. Христианское подвижничество неоднократно пытались застилизовать под обскурантизм или гнушение миром и человеком. Но, имея "такое облако свидетелей" за собою, опираясь на весь святоотеческий опыт аскетики, подвижник, творец умной молитвы, есть в то же время и носитель истинного духовного просвещения. Он, как и совершенный гностик Климента, не только не колеблется перед кажущимися противоречиями истинного ведения и веры, но и стремится всей душой и умом к стяжанию этого знания о вещах и о мире. Для него молитва есть не только путь к богообщению, но и к боговедению. Молитва имеет свое глубокое гносеологическое значение и открывает ему в его мистических созерцаниях то, что отцы назвали "знанием логосов вещей", то есть премирного их смысла. Исихасту-страннику, повествователю своих откровенных рассказов, открылось целое миропонимание и мироощущение, неведомое мудрецам позитивного знания. За "грубою корою вещества" он видит божественные логосы этих тварей, ту настоящую реальность, отраженными символами которой являются вещи этого мира. Это наполняет его такой любовью к миру, к природе, к зверям и людям, что не только нельзя говорить о мироненавистничестве, но, наоборот, в его безыскусственном рассказе можно прочитать настоящий гимн любви к этому миру и человеку. Он познал сам и учит нас тому, что так знал, например, св. Максим Исповедник, да и другие отцы и писатели Церкви, а именно, что весь видимый мир представляет собою необъятное органическое целое, связанное союзом любви. Углубленный в себя, в постоянное повторение святейшего имени Иисусова, он в безмолвном созерцании Логоса Божия, достигает внутреннего озарения себя, а через то – и созерцания преображенного в Фаворском свете мира и человека
полная версия страницы